В июле 1997 года по приглашению нашего Лицея в Екатеринбурге побывали скульптор Вячеслав Михайлович Клыков, публицист М. В. Назаров и поэтесса Н. В. Карташева. Это были незабываемые дни. Как- нибудь, если Бог даст, расскажу вам, дорогие читатели, подробнее и о встрече в екатеринбургском Доме офицеров, где наши гости проводили вечер-презентацию журнала «Держава»и о поездке на Ганину яму, где тогда ещё не было монастыря, и где мы тогда нашли сломанный, поруганный деревянный памятный Крест...
Вячеслав Михайлович жил у нас дома, много тогда говорили с ним о судьбах России и русского народа, о Государе-Мученике Николае и о Его Святой Семье, о старце Серафиме (Тяпочкине), духовном отце Вячеслава Михайловича. Нина Васильевна Карташева тоже побывала у нас в гостях. Она читала свои потрясающие стихи, рассказывала о своей жизни, а ещё — пересказала удивительное и чудесное событие своей юности, которое описала в рассказе, предлагаемом сейчас Вашему вниманию.
«ВЕЛИКАЯ КНЯЖНА МАРИЯ»
Каждый год я непременно хворала пневмонией. И так продолжалось не год и не два, а лет десять. Я уже была замужем, а моей дорогой незабвенной бабушки уже не было на этом свете. Попав в очередной раз на сквозняк, на сей раз весной, я сильно расхворалась, но долго переносила недуг на ногах, пока не свалилась. Был день рождения Императора Новомученика, 19-ое мая. В моём дневнике этот день подчёркнут. К моему горю, дома я была совершенно одна, муж в командировке, родные далеко, помочь некому. А помощь была нужна, потому что я даже не могла встать на звонок в дверях. На меня наваливалось что-то неживое, смертное и страшное. Я слабела духом и сдавалась, знобило. Хотелось пить.
Утром мне стало полегче, я очнулась, пахло сиренью, за окном распевали птицы, жара не было почти. Поверх одеяла я была накрыта чем-то. Офицерская старинная шинель с орлами! Господи! Откуда?! В кресле сидела девочка лет 17-ти и читала тихонько чудным грудным голосом акафист святителю Николаю по тетрадке, которую я тотчас узнала! (Когда-то 7-летней девочкой я переписывала этот акафист по просьбе моей бабушки, монахини в миру, в отдельную тетрадку для какой-то болящей тётеньки.) «Брежу!» — испугалась я. Девочки этой не знаю. И никто, даже ленинградская племянница, если бы и приехала, читать бы акафист, да ещё вслух с распевом, не сумела бы. И произношение у этой незнакомки несовременное, а как у бабушки, «ч» и «щ» произносит по-петербургски. Конечно, это я брежу! Но почему-то спрашиваю: «Откуда такая странная шинель?» «Папина» — ответила она. — «А ты кто?» — «Мария». — «Какая?» — «Сестра милосердия».
Я смотрела на круглое лицо с большими серыми глазами, что-то
достойное и кроткое в облике. Платье простое, светло-голубое. И ветка сирени в вазе свежая. «Дай мне попить». — Она подошла ко мне с чашкой тёплого молока. Я спросила: «Это что, мой бред?» — «Достоевский сказал, что нет бреда и нет безумия. Просто иногда в чрезвычайных обстоятельствах люди видят и другой мир». Я выпила молоко, тёплое и вкусное.
«Ты сегодня выздоровеешь окончательно. Папа сказал. Сегодня у него день рождения, а послезавтра именины. Это тебе от него в подарок. А я посижу с тобой. Хочешь, ещё почитаю службу?» -«Нет! Почитай что-нибудь другое, светское, весёлое, а потом службу...»
Чудный голос, переливаясь с низких воркующих нот в хрустальную высоту, читал мне смешной рассказ о молоденькой дамочке с кружевным зонтиком и юбке с оборочками. Чехов? Я никак не могла вспомнить такого рассказа. И вот только уже в 90-ые годы, когда появились книги Н. Тэффи, я узнала этот рассказ! Рассказ закончился. Просить читать ещё я почему-то больше не смела, я как-то поверила в свою милосердную гостью. Она встала. У меня в изголовье всегда висели и висят бабушкины иконы Спасителя и Матери Божьей. Девочка встала перед иконами, встала и я на колени в постели: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси и помилуй нас, грешных. Пресвятая Богородице, спаси нас».
Потом я уснула и проснулась здоровой и свежей. В комнате я была одна. Но ветка сирени, которой у меня до болезни не было, благоухала. И лампадка горела, хотя я её не зажигала.
Но самое невероятное и драгоценное доказательство, что я, худая и грешная, удостоилась посещения оттуда, были бабушкины чётки! Чётки оказались висящими на иконе Спасителя. И это те самые чётки, с которыми бабушка была положена в гроб и похоронена. Кисточка на кресте чёток из зелёного гаруса была истлевшая, но сами чётки даже не рассыпались. С чётками с тех пор я не расстаюсь. Рассказывать тогда об этом я никому не стала, меня бы сочли сумасшедшей, но все мои близкие и батюшка мне поверили и помолились со мной. Болезнь же моя прошла бесследно. И я свято верю, что это по молитвам моей бабушки я была исцелена таким чудесным образом. Она всегда чтила Святителя Николая Чудотворца и Царственных Новомучеников. Дважды мы ездили с ней в паломничество в тогдашний Свердловск к дому Ипатьевых.
Да поможет нам Бог. Простите мне дерзость моего рассказа, который я только записала, как было, ничего не приукрашая и не придумывая. Так было. Истинно и искренно я сказала о малом, в котором явилось великое. Спаси Вас Господь, дорогой читатель.
Из журнала «Русский Паломник» Валаамского Общества Америки, № 15, 1997 г.
Нина Васильевна Карташева «родилась на Урале в Верхотурье, в поселке спецпереселенцев, куда были высланы обе ее бабушки с семьями. Со стороны матери Нина Карташева происходит из псковско-новгородских крестьян, раскулаченных и сосланных в Верхотурье в 1929. Со стороны отца — русские дворяне, бабушка по отцу после заключения (ст. 58) уже в ссылке на Урале приняла монашеский постриг в миру. Мать поэтессы умерла, когда девочке было 6 лет, воспитывала ее бабушка-монахиня. На Урале Карташева закончила общеобразовательную и музыкальную школы, а затем музыкально-педагогическое училище в Ленинграде. В 18 лет вышла замуж и переехала в Подмосковье. Работала преподавателем в детской музыкальной школе и Московском камерном оркестре.
Первые стихи записаны в дневнике в возрасте 6-7 лет. Но печататься начала в к. 1990. В журнале „Наш современник“ N 9 за 1990 вышла первая подборка стихотворений и была принята читателями с большим успехом».
"Карташева пишет мало и, как сама говорит, без черновиков, т. е. не работает над строкой, поэтому иногда нет отделки и завершенности. Она много читает на сцене. Это ее второй самородный талант. Она в единственном числе создала театр русской поэзии. Пока он единственный в России, поэтому ее творческие вечера всегда вызывают восторг зрителей.
Творческие встречи и вечера русской духовной культуры Карташева проводит во многих городах России и постоянно в Москве, уже 10-й год в Международном Славянском культурном центре и 3-й год в музее художника К. Васильева.
О себе Карташева пишет так: «Если бы другой поэт искренно и горячо сказал то, о чем пишу я, я бы уступила, потому что хочу жить спокойно, для меня семья главное. Когда 10 авг. 1999 под утро к нам ворвались в масках не просто разбойники, а сатанисты, бросив мне под ноги ножницы (слава Богу, я не пострадала), то потом мне звонили по телефону и с издевкой говорили, что меня никто убивать не собирается, слишком много „чести“ делать из меня Талькова, но угрожали опозорить, перестать печатать и т. п. Но совесть моя перед Богом, перед Родиной и перед Русскими чиста. Я никому не делаю зла, я только врага называю врагом и не могу перед ним заискивать, будь он трижды богат и властен „печатать или не печатать, дать возможность выступать или лишить“, я все равно пишу: Смиряться надо перед Богом, но не смиряться перед злом!
И вся моя простая, незатейливая натура в этих женских, безыскусных строках:
Нет, я люблю не битву, а уют,
Детей, наряды, музыку, природу.
Да только жить спокойно не дают,
Конец готовят русскому народу.Но за уют я не пойду в полон,
Напрасно ворон надо мною кружит,
Как испокон, я встала у икон,
Сняла кольцо, чтоб ты купил оружье!»()
