Лидия

  «Покой, Господи, душу усопшия рабы Твоея», — негромко напевает  батюшка. Неспешно отвечает тихий монастырский хор. Певчих всего трое, да и сам храм  маленький, деревянный. Покрова Божией Матери.

   Она умерла в день приезда в монастырь, через сорок минут после Причастия, выслушав весь Акафист  образу Божией Матери «Иверская». Тихо и мирно предала душу в руки Господа. Так умирают праведники.

     Что мы знали о ней? Да почти ничего. Внутренняя ее жизнь была сокрыта от нас, окамененных и нечувственных. Летом, за полгода до своего отхода в вечность, она съездила в паломническую поездку вместе с группой детей из воскресной школы. Ездили далеко, по монастырям, по святым местам. Вернулась оттуда – светилась радостью. А уже болела тогда. Помню, как, вернувшись, передала она нам с благоговением записанную ею мелодию «Всемилостивой», услышанную в одной из обителей. Очень хотела, чтобы мы пели ее.

Всегда безотказно – на клиросе, как на боевом посту. Худенькая, маленькая, поет – волнуется, вдруг что-то не так. Научилась-то совсем недавно, сначала певчей, а потом и хором нашим небольшим пробовала управлять, службу выучила, гласы церковные. И все как-то тихо, скромно так.

Жизнь была трудной, маялась по коммуналкам. А когда сын подрос …  Правильно в народе говорят: «Маленькие детки – маленькие бедки». Последние годы совсем невмоготу стало. Часто приходилось у друзей ночевать. Но про сына всегда – ласково. Всегда – без раздражения. Только видно по ней, сколько боли, сколько страданий терпит. А душа – в монастырь рвалась.

Пожить там удавалось лишь изредка, в отпуске на недельку,  да иногда – в выходные.

Хорошо ей там было. Но — ждала работа в госпитале, домашние заботы. И совсем оставить мирскую жизнь как-то все она не решалась. Приедет к Матери Божией – монастырь-то во имя Ее образа «Спорительница хлебов» построен – напитает душу хлебом насущным – и опять в земную круговерть. Одна радость была – клирос. Тоже у Матери Божией на послушании, в маленьком домовом храме «Утоли моя печали». Милостью Божией клирос наш – бессеребренный, то есть, без оплаты. Спасительно это, хорошо. Редко сейчас, к сожалению. Человек ведь как устроен: заплатили – и ладно. Сначала рад, а потом – мало. Потом – «а другому больше платят». И пошло, и поехало. И так грехов хватает, зачем еще прибавлять.

А в храме как она любила бывать! Закончится Литургия, все бегут по своим делам, а она:

     — Батюшка, а можно я тут останусь до Всенощной? Отдохнет, полежит немного на полу или на лавочке – и снова готова петь хоть до утра.

 

    Кошек она очень любила. Готова была всех голодных и драных котов собрать, накормить, обогреть. Все думала: вот буду в новой квартире жить – заведу кошечек.

Новую квартиру – комнату в  двушке  – дали за месяц до смерти. В январе обрушились морозы, от которых давно отвыкли. За 30 с ветром. Вот по этому-то морозу ее, уже умирающую, выгнал в необжитую холодную комнату единственный сын. А она радовалась и благодарила Бога: вот теперь у нее свое жилье.

  Но ее уже ждала другая, небесная квартира.

23 февраля, посреди почти что весеннего  тепла снова ударил мороз, 24 минус.  Когда выезжали из города рано утром – любовались на белую вязь деревьев, покрывшихся за ночь инеем.

  День, несмотря на мороз, разыгрался, солнце ясно и ярко светило, радовало. Монастырь встретил нас величием белокаменного храма, оживлением новых строительных работ – за то время, пока не были здесь, почти уже достроен новый храм, даже куполки – маковки,  полосатые бело-голубые, уже лежали  поодаль, приготовленные к водружению наверх.

Отпевание длилось долго, по полному чину, как полагается. В маленьком Покровском храме стояли люди, певчие нашего хора,  мои ученики, и другие ученики, уже оперившиеся: регент и ее певчие. Стояли монахини, послушницы. Стоял сын, низко опустив голову. Растерянный, недоуменный. Старенькая мама покойной сидела возле гроба, не имея сил подняться.

     Лидия лежала в гробу такая же тихая, как и при земной ее жизни. Только стала красивее. Никогда не замечала, какие у нее длинные ресницы – за очками как-то было не видно. Не замечала  и вьющиеся светлые ее волосы, всегда под неизменной косынкой. Они, оказывается, были даже еще не седые. Подошла к ней и попросила прощения. В суете забот, личных неурядиц так и не смогла к ней съездить – сначала в больницу, где она лежала, а потом – на новую квартиру, где нужна была помощь. Только по телефону разговаривали с ней, да спрашивала у своих учениц, которые навещали ее: «Как она?»

Рассказали, что в субботу, за два дня до кончины, она встретила своих  подруг веселая. Сказала, что сама смогла  помыться, хотя раньше от слабости боялась мыться без чьей-либо помощи. Спросили ее о лекарствах. Она ответила:

 — Что вы, какие теперь лекарства. Я ведь к Господу иду и к Матери Божией.

Просила их посидеть подольше с ней в этот день, но у одной из женщин разболелась голова, и пришлось уйти.

Вскоре начались нестерпимые боли, и, даже по телефону говорить ей стало трудно.

   На утро понедельника назначен был отъезд в монастырь. В монастыре строится целый корпус для таких больных, но он еще не готов. Матушка игуменья согласилась принять болящую. Мы радовались – и помолятся, и  уход будет. А, самое главное, будут причащать почаще, не дадут унывать.

Вечером в понедельник шли занятия с хором. Пели «Помощник и Покровитель». Пока пели – все была перед глазами она,  вспоминала, как пели вместе с ней год и два года назад на Великом Каноне.  И вот на седьмом или восьмом ирмосе – звонок. Еще через минуту мы уже молились о упокоении ее души. Прожила она в монастыре часов пять, наверное, не больше. Только и успели пособоровать ее, причастить и прочитать Акафист образу Божией Матери «Иверская»:  С последними словами припева «Радуйся, Благая Вратарница, двери райския верным отверзающая», она и умерла, так же тихо, как и жила на этой земле.    

Многому меня научила эта смерть. Не замечала я, грешная, с каким удивительным, чистым и смиренным человеком находилась рядом целых несколько лет.  И, по гордыне своей частенько «по-учительски» себя выше себя ставила и в мыслях, и в сердце. Прости меня, милосердный Господи!  Бывало, что сердилась на нее, раздражалась какой-то неточностью в пении, ее смущением и робостью. И невдомек мне было то,  что  Господь давно уже видел в ее душе то, что было намного важнее, и утешал ее, и помогал и укреплял, готовил  ко кресту, который она тихо и безропотно донесла.

  На монастырском кладбище немного пока могил. «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас», — протяжно льется погребальный распев. Вдруг матушка игуменья поднимает голову:

 — Смотрите, снег!

Действительно, ни одного облачка на голубом небе, ни ветерка,  а снег, мягкий и крупный,  летит и летит неспешными, легчайшими пушинками, освещенный солнечным светом.

Хорошие слова говорит игуменья о почившей. Говорит о том, что такая смерть – свидетельство того, что принял ее Господь. Рассказала, как радовался батюшка, духовник и строитель обители о том, что еще одна молитвенница теперь  появилась у монастыря.        

    Помяни, читатель, усопшую рабу Божию Лидию, помолись о ее упокоении в селении праведных. И да подаст тебе Господь ее святыми молитвами помощь и укрепление.

Елена Румянцева, 2006 г.